Обошла козочка вокруг нашего дворушка,Сидит себе на воротах в червонных чоботах,С огненным мечом, с долгим копьем,Что доброе – пропускает,Что злое – прочь отгоняет! —
закончила Толкун-Баба свои чары, и все девять посредниц поклонились на четыре стороны.
Луна скрылась, небо посветлело. Закончив свое дело, белые тени так же неслышно удалились по тропе через луг. Днем Благожит пошлет отроков с дарами к Перунову камню – благодарность тому свету за покровительство и защиту.
Яра, как старшая из дев, шла третьей с конца. На середине луга она оглянулась. В веси было тихо, тын Хотимирля темнел на светлеющем небе. Выглядел он высоким – по сравнению с полузарытыми в землю низкими избами с их дерновыми и соломенными кровлями, – и неприступным. Но Яра знала: явись сюда враги, истинной защитой всей Хотимировой чади станет та «каменная стена», что выстроена чарами. А без помощи богов и чуров никакие твержи не спасут.
* * *
У подножия столба еще виднелись следы недавней копки земли, когда через несколько дней к Благожиту явились усталые и встревоженные вестники – два отрока из соседней к востоку, Велесинской волости.
Благожита вестовщики застали в поле: дождавшись полнолуния, сеяли поздний овес. Столь важное дело прерывать нельзя, и пришлось обождать, но Благожит приметил у края поля Вересеняка и Ночву, а с ними еще двоих отроков – в тех годах, когда присматривают невест. Лица их Благожиту показались смутно знакомыми, но он лишь посматривал на них с беспокойством, сердцем чуя – не к добру эти нежданные гости.
А когда дошел до края поля, то забыл про овес сразу.
– Будь жив, княже! Чтоб росло выше леса стоячего! – Пришельцы поклонились князю, кивнув на борозды, потом Кариславе, опустившей наземь пустой короб от семян. – Прислал нас отец, Путислав, из Велесина.
– Путиславу поклон. С чем прислал? – Благожит старался хранить спокойствие, но его напряженный взгляд обшаривал лица, будто пытался прочитать в чертах то, что ему вот-вот скажут.
– С дурной вестью, – посланцы потупились. – Не прогневайся, княже, но беда пришла…
– Объявились вороги на Припяти, – начал тот, что был старше, лет семнадцати, и выше второго на полголовы. – От Днепра, люди говорят, идет сам Святослав, князь киевский, с воинской силой могучей. Селения жжет, посевы топчет конями, людей кого жизни лишает, кого в полон берет. Те волости, что близ Днепра, говорят, совсем вразор разорил.
Благожит не сразу ответил, стараясь уложить в мыслях это известие – слишком большое и грозное. Будто ни с того ни с сего ледяной водой окатили. Божечки мои, да разве ж можно так – человек важным делом занят, а тут… Святослав киевский? Вразор разорил?
– Вот отчего плакал камень слезами кровавыми… – охнула Карислава.
Беда была не из ряда тех бед, что порой случаются – неурожай либо мор. Благожиту ни разу в жизни не приходилось воевать, и от неожиданности он никак не мог поверить. Казалось, здесь ошибка – может, Святослав киевский кого другого хотел воевать, да заблудился?
– Весть Повед некий послал, – второй отрок почтительно взглянул на княгиню. – Передают от волости к волости… Дней десять тому беда пришла.
Благожит взглянул на своих, обернулся к жене.
– От руса, пожалуй, белой козой не откупишься! – в сердцах князь взмахнул кулаком. – Кабы ему со свету сгинуть со всем его родом вместе! Кабы его огонь спалил, трясца схватила, мора задушила!
– Что мы будем делать? – Княгиня, чуть побледневшая, прервала поток проклятий.
– Людей созывать! Совет держать! Пойдем! – Благожит кивнул в сторону веси. – Найдите Будимку… – начал он, обращаясь к своим веснякам, но опомнился: сына-то сам из дому согнал. – Отроков созывайте: пусть по весям расходятся, мудрую чадь созывают. Да не мешкая – дело спешное.
– Так не все еще досеялись, – заикнулся было старик Ночва.
– А не отобьем руса, жать здесь будет некому и нечего! Эх, чтоб весь их род огнем спалило!
Махнув рукой, Благожит решительно зашагал к веси. Карислава поспешила за ним, прихватив пустой короб.
* * *
Князь Благожит в роду хотимиричей пользовался уважением. По внешности человек обычный – среднего роста, светловолосый, со светлой бородкой на впалых щеках и с крупным, заметно выдающимся вперед носом, – он с юных лет отличался прилежанием к хозяйству и уважением к обычаям и старым людям. Здоровый, не вялый, не унылый, он тем не менее лучше себя чувствовал среди старух и стариков, чем среди отроков и молодцев, своих ровесников. А со стариками ему и приходилось сиживать чаще: отца он лишился, едва женившись в первый раз, и во всех княжеских делах постоянно нуждался в совете. Его сближала со стариками склонность делать дела неспешно, как полагается, не пытаясь учудить нечто новое. «Нового ничего на свете белом не придумать, деды все видали и нам заветы оставили, – наставлял он собственного сына, Будимира. – Только слушай их – и будешь цел».
О войнах Благожит знал только из преданий, а беда, с которой сам еще не встречался, всегда кажется страшнее той, что уже приходила и была пережита. В его мыслях война на земле родной была что падение Сыра-Матера-Дуба на острове Буяне – крушение всего света белого. Неурожай можно пережить, если мудрых людей послушать. Но против меча острого и копья долгого даже самые сильные слова не очень-то помогают.
– Виданое ли дело! Этого просто быть не может! – в ожидании, пока люди соберутся в городец, Благожит расхаживал по избе. – Ведь у нас с Киевом мир! – Он повернулся к Кариславе, сидевшей у оконца; с двух сторон к ней жались дочки, пяти и трех лет. – Ведь только же зимой я с самим Святославом виделся! Заверил его: в их распрю с Деревами мы, хотимиричи, не встреваем! Дерева их данники, Маломир с Володиславом Ингоря убили, сын мести ищет – то дело законное, а мы сторона, ни тому, ни другому помогать не рядились! Приезжали ко мне от Володислава, ты же помнишь? Величар приезжал, воевода деревский. Звал на рать, грозил, будто коли не поможем им русов одолеть, то в недолгом времени они и на нас ярмо нало…
